40 лет - возраст для мужчины серьезный. Тем более для действующего спортсмена.  Тем более - для игрока НХЛ, вынужденного следовать предельно жесткому и  насыщенному распорядку выступлений. Поэтому можно, ничуть не преувеличивая,  сказать: пример Игоря Ларионова, отметившего вчера юбилейную дату, уникален.  Если учесть к тому же, что, уезжая в Америку более 10 лет назад, 28-летний  олимпийский чемпион был уверен: его карьера в спорте практически завершена.

Елена ВАЙЦЕХОВСКАЯ из Форт-Лодердейла 

 Согнувшись в три погибели, на высоченных строительных козлах сидел негр и сосредоточенно  ковырял черным пальцем в потолке, из которого топорщились провода. 

  - Не могу уже смотреть на все это, - отчаянно выдохнула жена Игоря Лена. - Везде разруха, в каждом санузле - по мужику, и конца-края, похоже, не предвидится...

  О тотальном ремонте в доме Ларионовых мы были предупреждены. Игорь явно чувствовал неловкость, приглашая в дом, на данном этапе реконструкции никак не приспособленный к приему гостей. Чтобы не мешать хозяйке кормить двухлетнего Игорька, мы быстро перебрались во
внутренний дворик, чем вызвали серьезный протест арионова-младшего ("Хочу играть в хоккей. С папой!")

  - Я знаю, о чем накануне сорокалетия думает женщина. Как воспринимаете этот возраст вы?

  - А о чем думает женщина?

  - О том, что лучшие годы уже позади. И о том, как не хочется отдавать себе в этом отчет.

  - Это состояние я пережил десять лет назад. Когда начал играть в Ванкувере. Вот тогда был абсолютно уверен, что хоккей для меня закончен. Год, другой - и все. В России в те времена любой спортсмен в таком возрасте уже четко понимал, что никому не нужен. В командных видах спорта - особенно.

  - Потому что не каждый тренер способен мириться с авторитетом ветеранов в его команде?

  - Естественно. Убрать человека в 30 лет очень просто. Не выдерживаешь конкуренции с 17-летними, скажем, на беговой дорожке - все, уходи. То, что у тебя при этом колоссальные хоккейные знания, видение поля, чувство игры - это уже не столь важно. Поэтому, собственно, многие игроки моего поколения и заканчивали в России раньше срока. Да и сам я чувствовал себя психологически опустошенным. Сейчас же, поверьте, вообще не думаю о возрасте.

  - Честно?

  - Абсолютно. Понимаю, конечно, что давно нахожусь на спуске со своей вершины. Но и играть в 40 лет так, как я играю, считаю достижением. Что, впрочем, не мешает понимать: уже через год-два действительно придется взять большой гвоздь, вбить его в стенку и повесить коньки.

  - Другими словами, гвоздь и стенку уже присмотрели?

  - Поскольку я использую несколько пар коньков, то и гвоздей потребуется несколько. Но их, как видите, в доме хватает.

  - Неужели не пугает мысль, что конкретный день ухода вот-вот наступит?

  - А что пугаться? Естественно, наступит. Должен же когда-то прийти момент, когда можно будет не подчинять себя режиму, а просто начать наслаждаться жизнью? Хотя я и сейчас наслаждаюсь. Большое удовольствие понимать, что в 40 лет умеешь и можешь сделать то, что не каждый хоккеист способен сделать в 20. С другой стороны, получаю не меньшее удовольствие и от того, что могу реально этим двадцатилетним пацанам помочь. Опытом, советами, личным примером.

  - Почему, кстати, после "Детройта" вы выбрали "Пантерз"?

  - Хотелось закончить карьеру в хорошем клубе. Поиграть с Пашкой Буре. Мы ведь работали вместе в Ванкувере. Но всего один год. Я тогда очень хотел остаться в "Ванкувер Кэнакс", но из-за того, что были большие разногласия с российской федерацией хоккея, которая забирала
большую часть тех денег, что я зарабатывал, был вынужден искать новый контракт. И уехал в Швейцарию. А в прошлом году, когда закончил свои отношения с "Детройтом", сразу сказал, что хочу, во-первых, попасть в другую конференцию (играя в Западной, слишком устал от длинных
перелетов) и в конкретную команду. В итоге, когда 1 июля открылся рынок, о моем переходе во "Флориду" объявили уже в 10 утра.

  - Так ведь до открытия рынка вести переговоры нельзя.

  - Нельзя. Но вели.

  - Играть с Буре - действительно особое удовольствие?

  - Безусловно. Хотя играть с ним не так просто. Потому что от Буре всегда ждут чего-то выдающегося. Повышенное внимание, естественно, давит на психику. Другая ответственность. Другое внимание прессы. Очень тяжело. Но при этом Павлу удается находить какие-то
возможности создавать игру даже на пустом месте.

  - А какая роль в связке с ним отводится вам?

  - Снабжать Пашку снарядами.

  - Не обидно?

  - Обидно другое. Чтобы создавать условия для результативной игры, нужны еще как минимум двое-трое партнеров, которые способны подыграть в любой ситуации. Когда мы лишь вдвоем, тоже удается что-то сделать. Но и сопернику намного проще найти контрприем. Стоит
нейтрализовать одного из нас - и все.

  - Выходит, наибольшее удовольствие от хоккея вы получали, играя в русской пятерке в Детройте?

  - Не сказал бы. Много хорошего было в Ванкувере. Особенно последний сезон, когда Буре, играя там, получил приз "Новичок года". рогрессировал он тогда по-сумасшедшему. Приехал совсем мальчишкой и очень быстро превратился в солидного мастера. Все ведь происходило на моих глазах. И в какой-то степени при моем участии.

  - Уезжая из Канады в Швейцарию, вы допускали, что вернетесь обратно?

  - Конечно, нет. Я подписал трехлетний контракт, мне был 31 год. Европа - не самое лучшее место для серьезных планов в таком возрасте.

  - Рай для пенсионеров?

  - Ну, в общем, да. Мягкий режим, две игры в неделю...Через четыре месяца я от такой жизни готов был на стенку лезть. Не хватало напряжения, борьбы, атмосферы, к которой в НХЛ уже успел привыкнуть. И вот примерно в то же время я получил письмо от генерального менеджера "Сан-Хосе Шаркс", в котором тот сообщал, что клуб перекупил все права на меня у "Кэнакс".

  - Вас это воодушевило?

  - Нет. "Шаркс" тогда проигрывали всем, кому только можно. Шли на предпоследнем месте. А у меня уже был ванкуверский опыт вытаскивания команды с самого низа. После того, как я играл в
Москве со Славой Фетисовым, с Макаровым, с Крутовым, было довольно неприятно оказаться в компании людей, большинство из которых просто не понимало, что происходит на льду. Сплошь и рядом возникали ситуации, когда я автоматически делал то, к чему привык, а партнеры
оказывались не в состоянии даже принять шайбу. И так было до того, пока не появился Паша и мы не стали постоянно играть в одном звене.

  Возвращаться в НХЛ, чтобы продолжить карьеру в плохой команде, казалось мне весьма сомнительной перспективой. Но в конце того сезона генеральный менеджер и хозяин "Сан-Хосе" прилетели на своем самолете прямо в Лугано. Я был в раздевалке, готовился к игре, когда приятель сказал, что на улице меня ждет какой-то мужик с большими бровями и акулой на спине. Вышел, познакомился. Сказал открытым текстом, что думаю о команде. "Шаркс" тогда набрали 21 очко в 75 матчах. Но меня стали убеждать в том, что в ближайшее время в команде планируются
большие перемены. Так и уговорили. Ну а приехав, я стал играть с Сергеем Макаровым, что само по себе доставляло удовольствие.

  - Получается, ваша карьера в НХЛ состоялась благодаря вовремя сложившимся благоприятным обстоятельствам?

  - Не только моя. В жизни вообще очень многое зависит от того, какие люди в тот или иной момент оказываются рядом. Игроки, тренеры... К тому же учтите, что далеко не каждый из тренеров способен был понять, что хоккеистов нашего стиля и возраста нельзя переучивать.

  - Что, такие попытки были?

  - Конечно. Когда я попал в Сан-Хосе, тренером в клуб пришел Кевин Константин. Наш с Макаровым ровесник. До того, как стать тренером, работал плотником. Клюшку в руках держал на любительском уровне. Зато амбиций - выше головы. И стал нас с Сергеем учить, что и как надо на льду делать. В первом же сезоне мы набрали в десяти матчах одно очко. А потом не выдержали, сами собрали пятерку: Макаров, Гарпенлов - швед был такой, Озолиньш и Нортон. И сказали Константину, чтобы он нас вообще не трогал, дал возможность делать то, что мы считаем нужным. У него, собственно, выхода другого не было. Так весь год мы и играли. Выиграли у "Детройта" в первом раунде плей-офф, команда сильно поднялась тогда. Рекорд до сих пор держится - самый
прогрессивный результативный скачок за год: от 24 очков до 82. Константин очень гордился, рассказывая всем, естественно, что он сам такую схему придумал. Но я ему был благодарен уже за то, что он не стал мешать.

  - А в "Детройте" отношения со Скотти Боумэном сложились сразу?

  - Да. Когда в Сан-Хосе началась реконструкция и Макарова освободили, я и сам был на грани ухода. После одного из матчей - с "Торонто" - сказал, что продолжать играть не буду. "Шаркс", конечно же, посопротивлялись, но уже через неделю в 8 утра мне позвонил генеральный менеджер и сообщил, что меня поменяли в "Детройт". А следом позвонил Боумэн.

  - Вы к тому времени были знакомы?

  - Скотти был старшим тренером канадской сборной в 81-м, когда я еще за СССР играл в Кубке Канады. Но этим знакомство и исчерпывалось. По телефону он сообщил, что ждет меня через три дня в Калгари и поинтересовался, какой я хочу получить номер. Я попросил седьмой, но услышал, что это исключено. Под седьмым в "Детройте" играл Тед Линдсей, и после его ухода майку повесили под потолок катка без права передачи номера. Тогда я попросил девятый. Но после паузы услышал: "Тоже нельзя. Горди Хоу"...А как, спрашиваю, насчет восьмого? Боумэн трубку отодвинул и кого-то спрашивает: "Восьмой у нас свободен? У молодого? Заберем..." И я получил "восьмерку". А в Калгари в первом же матче - это было 26 октября - вышли русской пятеркой и порвали всех в клочья. 3:0.

  С тех пор вместе и играли. Фантастическое было время. Каждая игра превращалась в спектакль. Мы сами отрывались, что называется, по полной программе. По статистике, насколько помню, проигрывали один матч за месяц. 62 матча выиграли. На льду у нас не было ни
защитников, ни нападающих. Абсолютная импровизация. Тотальный хоккей в полном смысле этого слова. Да и сам Боумэн наслаждался тем, что мы вытворяли. А ведь в ту команду я попал уже в 35-летнем возрасте. Казалось бы, кого и чем могу удивить - тем более в Детройте, где хоккей
знают и умеют оценить, как нигде. Но ведь именно тогда мы все установили свои личные рекорды.

  - И все же в плей-офф вы в первом сезоне проиграли.

  - Не рассчитали силы. Началась череда каких-то травм, да и поверили раньше времени, что Кубок наш. Обсуждали даже, кто его первым в руки брать будет. Зато следующие два года были наши.

  - Возвращаясь к номеру... Он имеет для вас какое-то значение?

  - В принципе, никакого. Но сейчас, например, иногда думаю, что есть в жизни что-то мистическое. Я ведь начинал карьеру под девятым номером - еще мальчишкой в "Химике", а сейчас под тем же номером заканчиваю ее в "Пантерах". В "Кэнакс" достался 18-й, потому что и восьмой (под которым играл в ЦСКА), и девятый были заняты. Восьмой в свое время мне достался из-за того, что "девятка" была у Владимира Крутова.

  Вообще люблю номера ниже десятого. Как-то сложилось, что старая школа хоккея предпочитала именно их. Бобби Халл, Горди Хоу, Тед Линдсей... Еще я был седьмым - в Сан-Хосе. А в сборной - 11-м. Там, как молодому, выбирать не приходилось. Десятым был Мальцев, девятым - Крутов, восьмым - Капустин. Не подберешься.

  - Сейчас вы ощущаете возрастную разницу с теми, кто играет рядом?

  - Хороший вопрос. С одной стороны, бывает приятно пойти с молодыми вместе поужинать, рассказать что-нибудь. Как старому солдату. Но с другой - общих интересов у нас маловато. С ними не поговоришь ни о политике, ни о биржевых котировках. Я, например, увлекаюсь этим серьезно. А у молодых совсем другие интересы. Семейные заботы им тоже не особо ведомы. У меня же - трое детей. Зачастую не могу себе позволить лишние полчаса проговорить по телефону, потому что прекрасно понимаю, что краду это время у семьи, которую и без того практически не вижу.

  - Чем вы намерены заняться, когда закончите играть?

  - Для начала хотел бы год отдохнуть. Побыть с семьей. Может быть, потом пойду в школу бизнеса. Но это после. В то же время не хочется отрываться от хоккея. Это, как ни крути, - вся моя жизнь.

  - Вы допускаете, что ваше послеспортивное будущее будет связано с Россией?

  - Нет. Я до сих пор каждый год с удовольствием приезжаю в Москву. Привожу семью. Но что касается хоккея, то слишком хорошо понимаю: чтобы изменить существующее в России плачевное положение, нужны не только мои знания, но команда единомышленников. Которой на данный
момент просто нет. Получать инфаркты, работая в одиночку, не хочу. С теми же, кто руководит хоккеем в России, мы говорим на разных языках. Люди, думающие только о том, чтобы положить деньги себе в карман, мне неинтересны.

  - Зачем же вы играете на бирже, если вас не интересуют деньги?

  - Интересен процесс. Сегодня, например, по дороге на тренировку я купил две компании.

  - То есть как?

  - Не я сам, разумеется. Есть специалисты, которые занимаются биржевым бизнесом профессионально. Они предоставляют мне полный отчет о том, что происходит. А я принимаю решения - сколько денег и куда вкладывать. Но это уже - деньги моих детей.

© При использовании материалов газеты ссылка на "СПОРТ-ЭКСПРЕСС" обязательна.